Сидя вечером в кругу товарищей, я сказал, как пришлось к слову, что робость и пугливость не одно и то же: первое может быть основано на опасении, поселяемом в нас здравым рассудком; второе, напротив, есть склонность к страху безотчётному, а потому иногда и безрассудному. Что, может быть, я иногда робок, но не пуглив, и не могу робеть, страшиться, или опасаться чего-нибудь, если опасение это не оправдывается моим рассудком. “Ну, ты в мертвецов веришь?” Верю в мертвых. “А в живых?” Нет, не верю. “Стало быть, и ни боишься их?” И не боюсь; впрочем, если бы я и верил в мертвецов по-твоему, то, и тогда ещё не вижу, для чего их бояться. “А пойдёшь ли ты в полночь на кладбище?” Пожалуй, пойду. “Нет, не пойдёшь!” “Нет, пойду!”
За спором дело стало, и решено было, чтобы мне идти, как пробьёт полночь, одному на кладбище, отстрогнуть щепочку от креста и принести её, и завтра всем вместе идти и примерить щепочку, для поверки дела. Ночь была тёмная, до кладбища версты две, дорога под конец едва заметная. Я сбился немного и не счёл за нужное отыскивать торную дорогу, а пошёл знакомым путём вперевал, по направлению, где против неба темнела едва заметно кладбищенская церковь. Прихожу ко рву, окружающему кладбище, перескакиваю его. Ножичек у меня в руках, и я хочу уже отстрогнуть щепочку от первого пошатнувшегося в сторону креста, но мне показалось, что завтра осмеют меня, скажут: рад, что добрался, небось, не прошёл дальше! — и я стал подвигаться ощупью вперёд, спотыкаясь между могил, ям, кустов, камней и разрушенных памятников. В это время, помню, родилось во мне двоякое опасение, ускорившее, при таких обстоятельствах, биение сердца и дыхание. Первое опасение, чтобы товарищи не вздумали подшутить надо мною и не сделали какой-нибудь глупости. Второе, чтобы какой-нибудь сторож не принял меня за вора и не вздумал бы, выскочив внезапно сбоку, прежде всего поколотить меня порядком, чтобы, может быть, потом уже, за вторым приёмом, допросить, кто я и зачем пришёл.
Первое опасение устранилось однако же тем, что сидевшие со мною товарищи не могли опередить меня на этом пути, а второе тем, что сторожа конечно теперь все спят и мне только не должно шуметь. Во всяком случае, я, скрепив сердце, дал себе слово быть спокойным, рассудительным и хладнокровным, не пугаться, что бы ни случилось. Глупое сердце продолжало стучать вслух, хотя, право, не знаю о чём и по что. Вдруг я слышу подземный глухой стук, удара два, три сряду. Я остановился: через несколько секунд повторилось то же, потом еще раз, а потом раздался слабый подземный стон или вздох. Всё это, сколько я мог заключить, полагаясь на слух свой, происходило в самом близком расстоянии от меня и притом именно “под землей”.
После нескольких секунд молчания и нескольких шагов моих вперёд, повторилось опять то же. Но подземные удары были звучнее и до того сильны, что мне показалось, будто земля подо мною дрогнула; стон, довольно внятный, исходил из земли и бесспорно от мертвеца. Если бы я кончил похождение своё на этой точке, то уже и этого было бы довольно, и я бы конечно поныне мог бы вам только божиться по совести, что всё это точно святая истина и действительно так со мною случилось... но дело зашло ещё дальше. Я опять подвинулся несколько шагов вперёд, по тому направлению, откуда звук до меня доходил, прислушивался и всё подвигался ощупью вперед. Внезапно стук этот очутился почти подо мною, у самых ног; что-то охнуло, закашляло; земля вскрылась и расступилась; меня обдало, обсыпало землей, и мертвец в белом саване медленно потянулся из могилы, прямо передо мной, никак не далее двух шагов...
Кончим на этом; примите от меня совестливое уверение, что всё это случилось точно таким образом как я описываю, и скажите после этого, есть ли привидения и живые мертвецы, или их нет? Я остановился и глядел во все глаза на мертвеца, у которого в руках увидел я, несмотря на потёмки, заступ. Я не думал и не мог бежать, а стоял, растерявшись и не зная, что именно делать. Помню, что я хотел завести разговор с покойником, но по незнакомству с ним не знал, с чего начать, чтобы не сказать ему какой-нибудь глупости. К счастью, он вывел меня из этого тягостного положения, спросив сам первый: “Кто такой ходит тут, зачем?” Эти слова возвратили мне память и объяснили вдруг всё. — Да я, любезный, не попаду на дорогу, сбился, от берега, где и канавы не заметил, и не знаю, куда выйти. — “А вот сюда ступайте, вот!” — Да ты что же тут делаешь? “Известно что, копаем могилу.” — Для чего же ночью? “А когда же больше? Как с вечера закажут, чтобы к утру готова была, так когда же копать её, как не ночью?”
Недавно ещё рассказывали мне, поставив и свидетелей, следующее: хозяин, прохаживаясь в сумерки в зале, услышал и увидел в окно, что на дворе прикатила карета четверней. Он заглянул в гостиную и сказал жене: приготовься принять гостей: кто-то приехал. Но как всё оставалось по-прежнему тихо и спокойно и никто не входил, то хозяин выглянул в переднюю: покойная бабушка его стояла там у дверей, но исчезла в ту же минуту; пол под нею треснул, а карета покатила со двора, по направлению к кладбищу. Иные прибавляли ещё к этому, что посторонние люди видели, как карета исчезла в самой ограде погоста. Что прикажете сделать из такого рассказа? Если бабушка могла воротиться с того света, то где и как успела она собрать всю упряжь свою, карету, лошадей и кучеров, которые, конечно, не были ею взяты с собою на тот свет? Не короче ли предположить, что добрый хозяин, внук или сын, задумался о бабушке, которой с недавнего времени не стало в доме, и что он увидел её не плотскими глазами своими, а оком души?
О двойниках, предвещающих кончину, говорят почти всюду и во всех землях. Известно, что горным шотландцам приписывают способность видеть двойников в высшей степени. Если объяснить явление это языком магнетизеров, то явление двойника значит, что душа наша получила возможность, как бы отделившись от тела, созерцать его вне себя, со стороны. Это довольно темно, и хотя и несколько понятнее, чем явление покойников.
Может быть, некоторые читатели слышали, что рассказывают многие из современников наших, как очевидцы, о смерти довольно известного в кругу своем человека. Он был начальник учебного заведения. Дети в хороший зимний день, кажется, в сочельник перед Рождеством, бегали по саду, где лежал глубокий снег и были расчищены только три дорожки, в виде П. Несколько молодых людей сидели на скамье и, увидав подходящего к ним со стороны здания начальника, привстали. Он прошёл, но не успели они оглянуться, как увидели его вторично, идущего тем же путем, по тому же направлению, тем же мерным шагом и точно в таком же положении. С крайним изумлением они снова ему поклонились; он поздоровался с ними и обошёл кругом дорожек. Двойники так быстро прошли один за другим, что не было никакой возможности допустить, будто старик сделал круг и обошёл вторично. Дети изумлялись и перешёптывались весь день. Что происходило в душе старика, никому не известно, но он на другой же день в каком-то припадке лишил себя жизни. Случай этот весьма замечателен тем, что несколько посторонних свидетелей единогласно утверждают сказанное нами и убеждены в том, что сами видели двойника. При таких обстоятельствах остается только пожать плечами и предоставить дело на совесть каждого.
